Была глубокая беззвездная ночь. Графиня ступала поспешным шагом по мощенной серым камнем городской мостовой Халхилфера, чуть позади, настороженно озираясь по сторонам, и потому то и дело поспевая за ней следом, спешил молодой слуга негласно исполнявший роль ее охранника на эту ночь.
Просторная и плотная черная накидка с капюшоном, ниспадающая до самой земли, скрывала хрупкую фигурку своей хозяйки от посторонних глаз, высокие черные шелковые перчатки ее изящные руки, а лицо прикрывала темная вуаль – узнать в ночной гостье графиню не смог бы пожалуй ни один человек в ночной темени этого вечно-мрачного города. Но слухи об остроте нечеловеческого зрения детей ночи, что так же населяли этот город, были слишком правдивыми.
Потому графиня спешила – она боялась, но боялась не кровожадных вампиров из детских сказок-страшилок, что могут повстречаться ей на ночной дороге, нет – это было бы глупо для взрослого человека выросшего в стенах города, где добрую половину населения составляли вампиры! Она боялась, что кто-то может увидеть, узнать ее здесь на улице в пустынном переулке той части города, куда она направлялась сейчас со слугой. И этот страх гнал ее прочь сильнее страха смерти.
Что до слуги? – Он тоже не боялся, он бдительно опасался ночного разбойника или пьяного вышибалу из портового отеля возвращающегося со своей смены… Впрочем скорее последнее – городская охрана не за дарма же свой казенный пай проедает. А еще он был горд и по наивному счастлив этой ночи; надо сказать паренька звали Йен и он был слепо влюблен в свою хозяйку горькой обреченной на безответность любовью. Графиня была молода, горяча и беспощадна в искусстве пленения мужских сердец. К тому же обязана своим титулом старенькому графу – ее мужу (а какие ходили фривольные слухи о том как она умудрилась на себе его женить… впрочем не удивительно учитывая цель этой ночной прогулки). Щенячья радость Йена услужить обожаемой хозяйке постепенно угасала в сердце, уступая место мрачному холоду по мере приближения к цели прогулки, о которой он начинал догадываться.
Это был переулок расположенный напротив поместья графа – через маленькую городскую бухту, упиравшуюся в центральный бульвар Халхилфера, выходивший в свою очередь ко дворцу Асиарма Тушеля.
Перед домом, к которому они подошли, имелась вызывающего содержания гильдейская доска: «Публичный дом мадам Аншело. Дом телесной утехи и расслабления.». Сердце Йена замерло, но графиня подошла именно к той двери этого дома и, обмолвившись парой фраз с привратником через смотровое окошко, развернулась к бедному Йену и приказала ждать ее тут. У дома имелась своя охрана.
Йен остолбенел, он позабыл даже дышать – может быть потому и услышал тихий, как осенний шелест опадающих листьев и леденящий кровь, словно дыхание самой смерти певучий шепот, донесшийся из-за спины, кажется с крыш здания напротив:
- Заффтра, Рианна, пперет ссамым ссакатом. Нашш смассливый проташшный приятель поссаботится чтобы она ссахотела поффторить эту ноччь.
- Пофесло тепе, братессс. Ох как пофессло!
Йен замер – теперь уже от страха, от осознания той участи, что была уготована его хозяйке. Графиня опасалась вампирского глаза не зря, но совершенно не так, как ей следовало его опасаться.
На старого, преданного древнему роду, графа у клана вампиров Корвуса имелись свои планы. А на его молодую жену-графиню были совершенно другие планы у главы одной уважаемой в клане семьи вампиров. У младшего сына главы семьи – у любимого сына, завтра вечером, ровно за час до заката, наступала ночь рождения. Сто одиннадцать лет.
Отец семьи в честь круглой даты ненаглядного чада решил сделать ему действительно драгоценный подарок – ее, графиню. Все было уже улажено и договорено. Графине оставалось жить меньше суток…
Йен не помнил, как пронеслось то время, пока графиня придавалась (почти всю ночь надо сказать) плотским утехам в доме мадам Аншело с «продажным приятелем». Кажется он так и простоял не обернувшись перед дверью дома, в страхе выдать то что он невольно подслушал планы старухи с косой, - до того самого момента когда, получившая то что не в силах ей был дать престарелый муж, молодая графиня не показалась на крыльце.
В беспамятстве прошел и бессонный нескончаемый остаток ночи после прогулки с графиней. Йен просто лежал на кровати, слепо уставившись в потолок тесной коморки для слуг занимаемой им в поместье, так и не сняв своей одежды слуги. В его душе слепо-преданная любовь к хозяйке боролась с нестерпимой болью ее постыдного предательства. Конечно старый граф был не в счет – ведь она женила его на себе только ради титула и той роскоши, что он мог позволить своей жене. И думать тут нечего. А те слухи – ерунда все, ведь он совершенно не думал о них всерьез, это просто зависть людей к ее красоте и удачному замужеству. Но эта ночь…
…Эта ночь была последней. Они победили обе – и слепая любовь, и боль предательства.
На следующий день в поместье графа произошел странный казус: утром обнаружилось, что кто-то из слуг случайно запер с вечера на всю ночь спальню графини; а еще из древнего антикварного комода в подвале кто-то украл шелковые перчатки, вуаль и просторную черную накидку с капюшоном – но об этом узнала только графиня.
Вампир был очень молод, к тому же мысль о предстоящей такой сладостной охоте, которую ему позволили, в честь его стоодиннадцателетия слишком уж возбуждала и волновала. Даже несмотря на то что она была не первой, как думал отец семьи, но о чем подозревала его сестрица.
Странна была реакция молодой графини вроде бы даже не пытавшейся вырываться и кричать, как расщипывал вампир. Даже тот единственный сдержанный вскрик, когда его клыки вошли в нежную молодую шею жертвы, был слишком уж жалок, и чуть было не испортил все впечатление от охоты, если бы не та обжегающе-пьянящая, свежая, желанная, полная чужой жизненной силы кровь…
Вампир спешил – праздничная ночь только наступала, и было еще светло. Завидев свою жертву в полумраке теней переулка, он сразу же накинулся на нее сзади – рывком отбросив мешавшую трапезе накидку с шеи и почти досуха выпив ее жизнь. Затем, оставив полумертвое тело под стеной дома, поспешил убраться с глаз долой подкупленной стражи.
Был конец дня, но зимнее небо еще светлело – над крышами домов сгущался вечерний туман.
Йен опустился на холодную землю, облокотившись плечом о чахлое деревце что росло на невысоком холме неподалеку от стен города на берегу. Мокрая трава сразу же пропитала тонкую ткань одежды моросью. Успокаивающий шум моря нашептывал свою колыбельную. Ярко-бирюзовое угасающее небо над бесконечным горизонтом постепенно наливалось свинцовой дымкой, и глаза закрывались сами собой под ее тяжестью.
Но это был еще не закат – закат опустил портовый город в мутные сумерки часом позже. Его Йен уже не увидел.
